М. Москвина. «Кроха»

 Недавно моим соседям Серёже и Митьке папа привёз из пустыни Каракумы черепашонка. Я таких маленьких черепах ещё никогда не видела. Он на Митькиной ладошке целиком помещался. Панцирь у него был мягкий, коготки на запятые похожи, нос приплюснутый, голова, лапы, хвост в чешуйках, глаза черные, как у нашего пса Джека.

Джек очень удивился, когда ему черепашонка показали. Понюхает-понюхает — и на нас смотрит: мол, это ещё кто такой?

Черепашонок сначала струсил и спрятался в панцирь — одни коготки торчали. Джек ему, наверное, показался чудовищем. Потом расхрабрился и пошёл вперевалочку на Джека.

Джек отскочил и залез под кровать.

—  Вот это кроха! — сказал Серёжа.

Так и назвали черепашонка — Кроха.

Ел Кроха все подряд: капусту, петрушку, сушёный клевер, укроп, морковь, яблоки. Поест — и бродит по квартире, пока нос не становится пушистым от налипших пылинок.

— Очень вредно, когда нос в пыли! — заявил Митька и построил Крохе из кубиков дом.

Там было много входов и выходов. Крохе это нравилось. Ещё ему нравилось, когда Митька играл на пианино «Собачий вальс». Но больше всего Кроха любил ездить в открытом товарном вагоне на поезде по игрушечной железной дороге. Встанет на задние лапы, а передними на бортик опирается...

— Ту-ду-ду-у! — кричит Митька. — Чух-чух-чух! Поезд отправляется!

Едет поезд мимо игрушечных домов и бумажных деревьев. Кроха шею вытянет и вертит во все стороны головой, как турист.

Прошла зима. И вдруг с Крохой что-то случилось. Даём ему есть — не ест. Молока наливаем — отворачивается. Забьётся в угол, голову втянет, но не спит — всё думает о чём-то с открытыми глазами.

— Заболел, — решили мы с Серёжей.

Митька положил черепашонка в варежку, и мы понесли его в ветеринарную лечебницу. Там была очередь — собака, кошка, завёрнутый в платок попугай, серый кролик с забинтованной лапой, из муфты выглядывала морская свинка.

Все были хмурые и сидели тихо.

Когда мы вошли в кабинет, доктор вынул из варежки Кроху и поднёс его к большой яркой лампе.

Кроха даже не зажмурился.

—  Значит, говорите, похудел? Не ест, не играет, не слушает музыку... — Доктор долго и внимательно смотрел на Кроху. — Ну что ж, всё ясно. Это ностальгия.

— Что? — спросили мы хором.

—  Нос-таль-гия! — повторил доктор и выключил лампу. — Что в переводе означает «тоска по родине». Откуда привезли черепаху?

—  Из пустыни.

—  Из Каракумов.

— Значит, скучает по пустыне.

— А когда он перестанет скучать? — спросил Митька.

— Чего не знаю, того не знаю, — развёл руками доктор.

— А вы дайте ему какое-нибудь лекарство! — не сдавался Митька.

—  От этой болезни лекарств нет, — сказал доктор. — И я ничем не могу вам помочь...

С огромных сосулек весело капала вода. Некоторые люди уже ходили без шапок. Начинался апрель! А мы шли и не знали, что делать.

—  Мальчишки, — сказала я. — Вы, конечно, как хотите, но раз Крохе нужно домой...

—  ... то давайте отправим Кроху в Каракумы! — закончил Серёжа.

— А Каракумы — это где? — спросил Митька, прижимая к себе варежку.

—  Далековато, — сказал Серёжа. — Там, где Туркмения и Ашхабад. Только кто его туда повезёт? Папа летом на Дальний Восток собирается.

—  Но кому-то же надо сейчас в Ашхабад! — сказала я.

—  Точно! — сказал Серёжа. — Поехали на вокзал!

—  На аэровокзал! Самолётом быстрее!

У окошка рейса Москва — Ашхабад толпились пассажиры. Митька выбрал одного из них — серьёзного, усатого, чем-то похожего на их папу.

— Дядя! — позвал его Серёжа.

—  Вы меня? — удивился усатый.

—  Вас! — сказали мы вместе.

Усатый подошёл.

— Вот у нас тут в варежке черепашонок Кроха, — сказал Серёжа. — Возьмите его с собой.

—  Зачем? — не понял усатый. — Я в Каракумы, там этих черепах полно!

—  Понимаете, у него... ностальгия. Ему как раз тоже в Каракумы надо.

—  Ну что ж, — покачал головой усатый, — надо так надо.

Он записал Серёжин адрес. И Митька отдал ему варежку. Потом мы видели, как он прошёл в стеклянные двери, сел в автобус и уехал.

А через три дня пришла телеграмма:

ТЕЛЕГРАММА

КАРАКУМАХ ЦВЕТУТ ТЮЛЬПАНЫ САМОЧУВСТВИЕ ХОРОШЕЕ

НЕ СКУЧАЙТЕ ВАШ КРОХА.